28 марта 2018

«Яма» и сейчас актуальна: питерский режиссёр покажет Хабаровску новую драму

Петербургский режиссёр Егор Чернышов завершает в Хабаровске работу над новым спектаклем — драмой «Яма» по мотивам повести Александра Куприна. Премьера состоится в краевом театре драмы 6 апреля, сейчас в постановку вносятся последние штрихи перед первым массовым показом. Корреспондент РИА «Восток-Медиа» поговорила с Егором Чернышовым о том, как он расскажет хабаровчанам историю о жизни проституток, есть ли в городах понятие «наш зритель» и каково сейчас живётся кочующим режиссёрам.

Что для вас как для режиссёра стало интересным в ходе работы над «Ямой»? Как вы показываете это произведение?

Есть некая скандальная слава у материала, книга была даже какое-то время запрещена. Интересно, что это работа с низким жанром. Проститутки — это совсем не высший свет: человек спускается в низовую культурную среду, и она за собой тянет огромное количество творчества на эту тему — песен, романсов, баллад. Здесь, в спектакле, будет очень много этой культуры. Все эти тексты я долго собирал, искал, проводилась очень большая работа по их отбору.

Что ещё любопытно? Любопытно, что это 1916 год, разгар Первой мировой, и до революции осталось всего-ничего. И весь этот протестный социальный пафос, который есть у Куприна — он сейчас тоже очень интересен. Потому что сама ситуация жёстко деклассированного общества, класса потребителей и класса обслуги, и та социальная ярость, которая, назревает в обслуживающем классе — вот эта проблема тоже сейчас интересна, она во многом коррелирует с тем, что происходит вокруг нас, с тем обществом, в котором мы живём.

Вы размышляли о том, как это воспримет наш, хабаровский зритель?

Это такое расхожее клише: «Наш зритель — он такой, он идёт вот на это». Но нет: зритель — это я, это вы, мы все очень разные, и нравится нам разное. Любое обобщение сразу приводит к какому-то шовинизму. Понятно, что это немножко упрощает осмысление, но вы поймите, что «наш, хабаровский зритель»… Да нет никакого хабаровского или какого-либо другого зрителя. Я думаю, в каждом городе считают, что у них особый зритель. Но все люди очень разные, здесь не нужно обобщать. Тем более на Дальнем Востоке люди постоянно приезжают и уезжают, здесь зритель как таковой даже ещё не сформировался.

— Тем не менее, какой реакции вы ждёте от зрителя на эту постановку?

— Режиссёр, по большому счёту, рассказчик истории. Он берёт историю, которая ему интересна, и, как и любой рассказчик, начинает её передавать. Естественно, он ставит акценты в тех местах, которые ему кажутся интересными, которые как-то коррелируют с его личным опытом, он расставляет на них акценты. Что ждёт рассказчик? Он ищет взаимопонимания, не более чем. Этого, конечно, и я жду.

— На каких моментах в «Яме» вы сделали акценты?

Основные сюжетные линии, которые есть у Куприна — история Жени, история Любки, которую забрали [из публичного дома], история Тамары с её революцией — они все сохранены и развиваются. Лейтмотивом идёт история Жени, её социальный протест против общества потребления. Пожалуй, это основной сюжет спектакля. В конце будет любопытный диалог героини с автором о том, какой финал нужен произведению. У меня будет открытый финал, который строится на споре автора и героини. В финале у Куприна тоже есть это противоречие, просто я разбиваю его на два голоса.

— По какой инсценировке повести «Яма» вы работали? Или вы использовали несколько пьес?

В последнее время развивается такая интересная тенденция: спектакли ставятся не по пьесам, а по прозе, которая инсценирована каким-то современным автором. Есть, к примеру, Лев Толстой и его «Анна Каренина», а есть Василий Сигарев и «Алексей Каренин». И когда у тебя в произведении два автора, когда ты не строишь авторов по росту, а как бы отстраняешься и даёшь каждому из них высказаться — тогда возникает некий 3D-эффект, эффект объёма. И ты не заморачиваешься, кого же ставишь, а даёшь право голоса обоим авторам. Вот здесь ситуация такая же — с Куприным и Вербиным. Я работаю с пьесой Вячеслава Вербина, и он как автор тоже здесь присутствует. Конечно, не во всём я шёл за ним, где-то я вернул что-то из Куприна, но это вопрос моего диалога с материалом.

Как организована ваша работа в последнее время?

Я сейчас на свободных хлебах. Институт главных режиссёров умирает, театр всё больше и больше становится директорским. Поэтому, естественно, содержать режиссёра театру не по карману — не в плане того, что его не прокормить, а плане того, что любой главный режиссёр привносит с собой художественную политику, а вот эту политику театру не переварить. Потому что ему нужны комедии, нужны какие-то заказные вещи, которые главный режиссёр терпеть не будет, ему это не интересно. Вроде того: «Моя фамилия не может стоять под комедией «Слишком женатый таксист»». Большинству театров с этим не справиться, поэтому многие сейчас работают без главного режиссёра. Мы всё больше и больше становится кочевыми.

Вам это нравится?

В этом есть свои плюсы и минусы. У кочевника очевидный плюс в том, что он всегда в форме. Он не может быть хилым, больным. Но накопления, конечно, не происходит, потому что вся культура накоплена оседлыми народами, кочевники её только переносят. Понятно, что любой новый город, любой незнакомый театр тебя как-то подстёгивает, не даёт раслабляться. Тебе каждый раз нужно доказывать, что ты не верблюд, на новом пространстве. А, сидя на одном месте, ты уже доказал это однажды и можешь расслабиться. Естественно, когда ты знаешь людей, когда ты знаешь, что они сыграли — ты лучше можешь подобрать материал, который будет интересен не только тебе, но и актёру, чтобы и он развивался. Тебе не нужно тратить время на притирку, на знакомство, ты можешь с первой репетиции начать заниматься творчеством.

Вы пока не обсуждали с театром драмы вашу дальнейшую работу?

Пока нет. Театр не знает меня, не знает, что я сделал. Покажем одну работу, а потом посмотрим.

Источник — Восток Медиа