Новые страдания юного В. По следам премьеры

21 апреля в Хабаровском театре драмы состоялась премьера спектакля «Новые страдания юного В.» по мотивам романа Гёте. За рекордные три недели из эскиза вырос полноценный спектакль. Приглашенный из северной столицы режиссер Мария Селедец призналась, что творческий эксперимент с хабаровскими артистами получился настолько ярким и интересным, что расставание отозвалось невыразимой болью.

Мария Селедец — режиссер, актриса, педагог. В 2016 г. окончила РГИСИ (СПбГАТИ) по специальности «режиссер драматического театра», класс В. М. Фильштинского.

Мария, вы не первый раз в Хабаровске?

Первый раз я приехала в Хабаровск три месяца назад. В январе меня и несколько молодых режиссеров из Санкт-Петербурга пригласили на творческую лабораторию. Мы за неделю с артистами сделали эскиз спектакля и одну треть пьесы, руководству театра понравилась наша работа. Из эскиза решили сделать полноценный спектакль.

Почему из десяти предложенных произведений вы выбрали именно пьесу «Новые страдания юного В.»?

В этой пьесе есть несколько моих любимых тем — творчество, бунт и, конечно, любовь. Хорошая пьеса, к тому же в ней заложен юмор, что в последнее время для меня немаловажно. Все сложилось, и я решила остановиться на ней.

Вы работаете под брендом «Новых русских символистов». Что это за направление и откуда такое название?

Во-первых, это круто звучит. Во-вторых, есть связь с русскими символистами, а для меня важно чувствовать корни. В-третьих, в названии заложен юмор, и мне это близко. Нравится образный, символьный язык, то, что работает на подсознательном уровне. Но новый русский символизм – это не только символы и архетипы из мифологии, это еще и что-то очень простое, нарочито простое, доведенное до прямой иллюстрации. Вроде как это запрещенная вещь в театре, но если делать иллюстрации абсолютно напрямую, то получается очень интересный эффект, открываются новые смыслы. В этом спектакле тоже использую такие приемы — что говорится, то и делается, максимально прямо.

Например, сказал «я пошел» и пошел?

Примерно так. Это один из самых простых способов. Не хочу давать спойлеров. Лучше приведу пример из другого спектакля. В какой-то момент всем героям становится страшно. И абсолютно иллюстративно, замедленно, что считается дурным тоном уже лет 20, героиня идет к стене, где висит цепь с кандалами, продевает в них руку и кричит. С одной стороны, это дает юмористический эффект, с другой, хорошо работает на смысл.

Современные режиссеры смело трактуют классику, при этом зритель не всегда готов к такой неожиданной подаче. Есть какие-то пределы допустимого вмешательства в авторский текст и замысел?

Мне кажется, причина в том, что зритель часто не готов воспринимать театр как отдельный вид искусства. Сегодняшний этап развития театра, пожалуй, можно сравнить с этапом в изобразительном искусстве конца 19-начала 20 века. Тогда начали появляться направления, которые зрители не готовы были принять. Ван Гог и Гоген так и не дожили до момента их признания. Классическая постановка имеет право на существование, но это только один из способов интерпретации текста.

Спектакль – это результат взаимодействия творческой группы с материалом. Переосмысление, пропускание его через себя. Авторский взгляд на затронутые в тексте проблемы, мировоззрение, эстетику. А как принимает это зритель – это уже вопрос, с одной стороны, о готовности его получать новый опыт, а с другой стороны — о таланте того, кто это делает. Насколько это по-настоящему. Если идет настоящий творческий процесс, ты не перейдешь никаких границ. Потому что ты любишь материал, с которым работаешь. А испортить его, это как у любимого человека взять и отрезать руку, потому что тебе показалось, что так будет лучше. И это относится к любому материалу, независимо от того, классика это или произведение современного автора.

Во многих видах искусства сейчас наблюдается кризис, театра он не коснулся?

Не знаю как в других видах искусства, но театр, как нас учил мастер Вениамин Михайлович Фильштинский, и я в это искренне верю, занят проблемами человека. Пока тебе интересен человек, театр не сможет себя исчерпать. Он неисчерпаем также как и сам человек. Если ты действительно пытаешься понять, что происходит вокруг, театр, в котором есть интерес к человеку, будет жить. Бывают театры, в которых нет интереса к человеку, но в них может быть очень красивая форма. И в этом тоже есть свое очарование. Тогда театр становится визуальным трехмерным искусством. Я люблю работать с формой, это очень важно, это кристаллизует замысел, но на первом плане у меня всегда человек и то, что его волнует.

Один и тот же спектакль артисты играют годами, разве возможно при этом сохранять искренний интерес к роли?

Спектакль живет, пока у актеров и режиссеров остаются вопросы к своим персонажам. Если найдены все ответы, что делать актерам в спектакле? Что делать режиссеру? Сейчас мне очень больно, потому что приходится уезжать, и спектакль будут играть без меня. Он еще маленький, его еще нужно вести, а приходится оставлять его здесь… Это сложно. Театр — это поиск, взаимодействие, это живой процесс, этим он и крут.

Если представить, что я прихожу в театр и не знаю, что сказать актерам перед спектаклем, если всем все понятно, тогда зачем его играть?

Получается, что и после премьеры что-то может меняться в спектакле?

Конечно, очень многое может измениться. Не даром считается, что за первых десять премьерных спектаклей обретают форму, выстраиваются внутренние актерские линии. Актерам каждый раз нужно задавать себе вопросы: «Что для меня значит этот спектакль?», «Что я ищу в нем?».

Прочитала у вас на страничке в Инстаграме, что в Хабаровске впервые вам довелось работать с актерами, которые не спорили и сразу приняли роли.

Да, это так. Между нами сразу возникло взаимопонимание. В Санкт-Петербурге есть актеры, с которыми мы давно работаем вместе и, конечно, с ними уже нет проблем, мы друг друга понимаем. А когда встречаешься в первый раз с коллективом актеров, и никто не говорит: «Что это за фигня», «Не, я это не буду делать», «Давайте лучше поговорим», а сразу берутся за работу, такое впервые.

Я думала, что режиссеры — личности достаточно авторитарные, стукнут кулаком по столу и все соглашаются.

Думаю, все зависит от личности. Я, например, в свой кулак не верю. Мне интересно сотворчество. А кулак — это что? Если есть «кулак» и актера заставляют, значит, ему становится не прикольно, а если так, то как он будет заниматься творчеством? Из-под палки, по режиссерской указке? О какой свободе творческого поиска тогда можно говорить? Мне не нужны актеры, которые будут слепо выполнять мои требования. Я не настолько самонадеянная, мне интересно с ними взаимодействовать, создавать что-то новое, совместное, волнующее всех. Спектакль складывается из видения режиссера, актеров, художника, музыкального редактора, хореографа.

Поэтому так много времени уходит на репетиции?

У нас очень ограниченный срок. Мне предложили поставить спектакль, но я смогла приехать только на три недели. Я понимала, что будет очень тяжело, но мне слишком сильно хотелось сделать эту работу. Поэтому мы сейчас работаем на пределе. Мы оказались в сложном положении, но я ни о чем не жалею.

Хотелось сделать, потому что интересный материал?

Все сложилось: я, актеры и материал. Герою 17 лет, и бунтарский дух выражается не так как в других моих спектаклях — исторически обосновано и доказано, а через присущий его возрасту максимализм и идеализм. Главный герой ищет себя. На обсуждении эскиза мне сказали: «Что-то мало жести». Но если бы я сделала чуть-чуть, на капельку больше, то мне бы сказали: «Слишком много жести». Это очень тонкая грань, и ее нужно чувствовать. «Новые страдания юного В.» — это красивая история, хотя есть в ней и «туалетный» юмор. Я первый раз работаю с юмором такого толка. В жизни я его не люблю, но здесь он уместен, так как снимает пафос и отражает взгляд главного героя на жизнь. Он не хочет относиться к жизни серьезно и многозначительно. На репетициях я хохотала как ненормальная, один раз даже упала со стула.

Извините за пафосный вопрос, но для меня это важно. В чем главная цель театра как искусства, и режиссера, который разговаривает со зрителем языком артистов?

Я не знаю в чем цель театра, в чем цель режиссера. Цель — это результат, а мне в театре интересен процесс. Для меня театр — это общение с людьми, я их приглашаю в свой мир. В театре каждый спектакль абсолютно разный в зависимости от того, какой приходит зритель. Сначала мы выстраиваем творческую линию с актерами, узнаем друг друга и развиваемся внутри пьесы, познаем и создаем новый мир. А дальше актеры приглашают в этот мир зрителей, и вместе с ними продолжается его исследование.

Вы чувствуете настроение зрителей?

Весь зал я воспринимаю как одного зрителя. Внутри много разных векторов, но в результате все формируется в единый поток. Это тот человек, с которым я веду разговор. Всегда чувствуется — принимает зритель спектакль или не принимает. И внутри каждого состояния есть много градаций, принимать он тоже может по-разному. Бывает умный зал, который очень внимательно смотрит комедию и не смеется, но у него такой цепкий, проницательный взгляд, что потом думаешь: «А что это было?». Бывает открытый, эмоциональный, или, наоборот, закрытый зал.

Получается, актер полностью выкладывается на сцене, а зритель, кроме аплодисментов ничего ему дать не может?

Это совсем не так. Зритель ведь был на спектакле и участвовал в процессе. Без него ничего бы не было. Театр – это разговор, обмен опытом. Мировоззренческим, эмоциональным, эстетическим. Репетиции нужны, чтобы отточить технические вещи. На прогонах, пока все формируется, артистам хватает меня как зрителя. Но ближе к выпуску наступает такой момент, когда вроде все собирается, а жизни нет. В этот момент ты понимаешь, что пришло время выходить к зрителю. Спектакль невозможен без зрителя.

У вас достаточно непростая история любви с театром. Сложно было решиться все бросить и заняться творчеством?

Очень сложно. Особенно, когда тебе почти 30 лет, стабильная работа и все в жизни налажено. А ты все бросаешь и поступаешь в академию, с утра моешь полы в аудиториях. До этого ты была начальником, и тебе приносили чай, а теперь начинаешь все с начала. Сидишь на уроке актерского мастерства, тебя ругают, а ты рыдаешь. Но, видимо, наступил такой этап в жизни, когда я поняла — мне интересен только театр. Не рассчитывала поступить с первого раза. Но когда узнала, что сам Фильшитинский набирает курс режиссеров, то поняла, что такого шанса больше не будет. Три месяца целыми днями только и делала, что готовилась к поступлению. У меня не было никакого театрального опыта, сама не знаю, почему меня взяли. Я была «деревом» и ничего не понимала про театр. Мастер, видимо, что-то увидел во мне и решил проверить, что из этого получится.

С годами появляется опыт, мудрость, но и скептицизм, не так ли?

Да, у нас был очень скептичный курс. И я долго предпочитала суровые трагедии, ставила «Медею», «Игру о Макбете» по мотивам Шекспира, но в последнее время меня развернуло к радости жизни. К тому, о чем нам говорил мастер с первого курса: задачи театра – это направлять людей в высоту.

Насколько сложно режиссеру выбрать материал для постановки?

Чувствуешь твое или не твое. Очень много приходится читать. Есть материал, который знаешь, который хочешь поставить, он просто ждет своего часа. А когда нужно что-то выбрать по определенным параметрам, например, современную пьесу, могут быть сложности. Много читаешь и ждешь, пока произведение внутри тебя откликнется, а ничего не откликается. Внутри может появиться даже злость на материал, но если есть эмоция, значит, с этим можно работать.

Ходите в театр на постановки других режиссеров?

Редко, мне сложно в театре. Я все анализирую, смотрю за тем, как играют актеры, как режиссер работает со светом, формой, звуком. И мне мало что нравится.

И так в любом городе?

В целом, да. В Хабаровске, правда, с удовольствием сходила на спектакль своего однокурсника Коли Русского «Собачье сердце» и не разочаровалась. Я его знаю и люблю как режиссера, при этом я все равно не могу отключиться и смотреть как зритель, подмечаю, как и что сделано. Могу просто сходить на спектакль, чтобы вдохновиться, украсть парочку идей. Интересно, что я прилетела за 8 тысяч километров, а тут идет спектакль твоего однокурсника. Как будто домой приехала. Это круто! Фильмы тоже тяжело смотреть. Мастер задал нам слишком высокую планку актерской игры.

В чем тогда находите источник вдохновения? В книгах?

Читать тоже стало сложно по той же причине. В голове сразу выстраивается спектакль. Начинается работа. Мой источник вдохновения — живопись, природа. Но самые сильные эмоции и ощущение полноты жизни я получаю во время работы над спектаклем. Театр как наркотик.

Вы занимаетесь с любительской студией, вам интересно с ними?

Я бы не сказала, что они любители. Слово такое противное. На самом деле во многих странах нет строгой привязки к диплому. Да, у меня есть группа непрофессиональных актеров, с которыми мы ставим второй спектакль. Мне очень интересна театральная педагогика, и многие инструменты и приемы, которые я открыла, занимаясь с ними, теперь применяю и с профессиональными актерами, с которыми я не могу так подробно останавливаться на технике и методах актерского мастерства.

Почему профессия актера считается одной из самых уязвимых для эмоционального выгорания?

Мне кажется, корни этой проблемы в неверном подходе к обучению. Некоторые режиссеры считают, что мозг актерам мешает. Тебе говорят — иди и делай, не думай, откликайся своей природой. А я люблю умных актеров. Лучше, если умного персонажа будет играть умный актер, который понимает, о чем он говорит, и у него есть свое мнение по этому поводу, чем, если актер изображает мыслительный процесс, мучительно умножая в голове восемь на семь. Но под умным я, конечно, имею в виду не набор знаний, а свой взгляд на проблему. Мне интересно видеть личность на сцене, а не просто инструмент, который выдает те или иные эмоции. Причем четкой позиции по отношению к материалу у актера может и не быть в начале работы. Именно этим мы и занимаемся — выясняем наши позиции и выстраиваем отношение, совместную линию, которая станет единой для всего спектакля.

Зрители восхищаются способностью актеров перевоплощаться. А самим актерам непросто дается «смена лиц»?

Чтобы сыграть свою роль, актеру нужно очень сильно открыться персонажу, идее, новому опыту. Открыться, прочувствовать и прожить жизнь вместе с героем, и этот опыт может быть очень болезненным. Проблема в том, что в театральных школах не учат закрываться. Мало кто умеет поработать с ролью, а потом сказать «есть я, а есть персонаж» и разделить два этих «я». Кто-то учится этому сам, либо перестает открываться, на чем заканчивается творчество, либо начинаются проблемы. Да, это такая профессия, в которой ты рискуешь собой, потому что все пропускаешь через себя.

«Новые страдания юного В.» — красивая история неразделённой любви, описанная Гёте ещё в 18 веке, перенесенная в наши дни. Главный герой, одаренныйи непонятый миром юноша 17-ти лет, убегает из дома, чтобы стать художником, и встречает свою первую любовь. На его поиски отправляется отец, который сына не воспитывал, потому что сам в свое время решил стать художником. Юношескому максимализму противостоит зрелый, обоснованный житейским опытом конформизм. Это спектакль для тех, кто ищет себя и для тех, кто себя уже потерял.

Беседовала Марина Шабалова
Фото: Ольга Полонникова, Сергей Алов

Источник — Презент ДВ