СЛОВНО ИЗ ТЕАТРАЛЬНОЙ ЛОЖИ ОН С УЛЫБКОЙ СМОТРИТ НА СЦЕНУ

23 января народному артисту РСФСР Мирославу Кацелю исполнилось бы 90 лет. Импозантный, фактурный (а какой голос, какая пластика!), он на сцене мог практически все. За это актера, без малого сорок лет служившего не сцене Хабаровского краевого театра драмы, и любили. Зритель буквально шел на Кацеля.

Автор этих строк тоже восторгался игрой Мирослава Матвеевича. На всю жизнь сохранилась в памяти и встреча с народным артистом, состоявшаяся в конце 1990-х в редакции газеты «Тихоокеанская звезда». Часа два, на протяжении которых Кацель с присущим ему юмором в красках рассказывал о своей жизни, пролетели незаметно. И речь шла не только о театре, спектаклях и коллегах, но и о сложной судьбе Мирослава Матвеевича.
Сын «врага
народа»
Детство будущего артиста пришлось на грозовые для страны 1930-е годы. Семья Кацелей жила во Владивостоке. Отец Мирослава был талантливым врачом. Вот-вот его должны были назначить хирургом города. Но вместо этого в 1938 году Матвей Кацель оказался арестован, а вскоре расстрелян. Только спустя тридцать лет Мирослав Матвеевич получит документ, который оправдывал отца.
- Я хорошо запомнил арест папы, хотя мне было всего семь лет, - рассказывал годы спустя актер. - Что-то искали, разбрасывали вещи, а по комнате вышагивал человек небольшого роста с рябым лицом. Видимо, он возглавлял группу ареста. Помню, как отец, бледный, почти белый, сказал: «Это ошибка, я ни в чем не виноват, я скоро вернусь…»
Прошло много лет, я уже жил в Хабаровске, работал в театре. Мы часто ездили на творческие встречи в разные организации, однажды выступали в СИЗО, что на улице Серышева. И нас там встретил пожилой майор, рябое лицо которого показалось мне знакомым. Мы выступили, стихи почитали, были какие-то вопросы к нам.
Пора уходить, но мной овладел азарт гончей. Я подошел к этому старому майору и стал расспрашивать, давно ли он работает в органах. Да, оказывается, вся жизнь его связана с этим, он сталинской закалки и во времена репрессий работал в НКВД. Много лет служил во Владивостоке. Я спросил, приходилось ли ему заниматься арестами? «Ну а как же, - ответил майор, - мы люди подневольные. В то время это основное занятие было — мы приказ выполняли». Я не сказал майору, что я сын доктора Кацеля. Не стал брать грех на душу: а вдруг это не он арестовывал отца?
Но все это будет потом. А тогда, в 1938 году, мама, бабушка и маленький Слава от греха подальше буквально сбежали из Владивостока в Иркутск. Там мама встретила будущего отчима Мирослава Матвеевича — инженера-геолога, москвича. Позже семья перебралась в столицу, где Мирослав прожил двенадцать лет, окончил школу. Именно в школьные годы Слава и увлекся театром, став со временем знаменитым.
Школа
Малого театра
- Он окончил замечательный вуз — Высшее театральное училище имени Щепкина при Малом театре, - рассказывает о своем друге и партнере по сцене народный артист России Сергей Лычев. - Будучи от природы человеком внимательным и любознательным, Слава многому учился у корифеев Малого театра — Михаила Ивановича Царева, Александра Николаевича Анненкова, Евдокии Дмитриевны Турчаниновой, Варвары Николаевны Рыжовой… К слову, Анненков, народный артист СССР (он мне диплом подписывал, когда я окончил ГИТИС), до ста лет дожил. Кацель много рассказывал о театре и его личностях. Малый театр в те времена был сугубо реалистический. Начиная с первого курса, Кацель уже выходил на сцену. В общем, учеба в училище имени Щепкина стала для него хорошей школой.
У него была, конечно же, возможность остаться в столице. Однако в итоге уехал на Дальний Восток. Почему?
- Я числился сыном «врага народа» и при каждом удобном случае мне этим тыкали, - объяснял позже свой отъезд Мирослав Матвеевич. - Мне хотелось вернуться на Дальний Восток, чтобы узнать о судьбе отца, душу успокоить и очистить его имя.
Так Кацель в 1952 году оказывается в Комсомольске-на-Амуре в драматическом театре. В городе юности Мирослав Матвеевич «протрубил» до 1961 года. А потом переехал в Хабаровск и до конца своей жизни проработал в театре драмы. Именно здесь к нему пришла настоящая известность.
Любовь
к мизансценам
Сергей Лычев — один из немногих актеров из нынешнего состава Хабаровского краевого театра драмы, который хорошо помнит дебют Мирослава Матвеевича на хабаровской сцене. До последних дней жизни Кацеля они делили одну гримерку.
- Слава приехал в Хабаровск в 1961-м, а я год спустя, - рассказывает Сергей Лычев. - Вот с тех самых пор и началась наша дружба. Я в то время учился в театральном училище и работал в ТЮЗе. А с Кацелем познакомились на краевом радио, где нас, тогда еще молодых актеров, буквально рвали на части. Наш радиокомитет в ту пору считался одним из мощных в стране, было много редакций, интересных программ и передач. Вот там мы и работали в качестве чтецов.
Конечно, он тогда играл молодых героев и выглядел очень убедительно. А как прекрасно двигался! Любил комедии плаща и шпаги, поскольку обожал испанскую классику. В отличие от поклонников московского Малого театра, исповедовавших реалистический мир, Мирослав увлекался и другими жанрами. Вот посмотрите на Луи де Фюнеса. Он же не переживал, а показывал своего персонажа как бы отстраненно: вот, дескать, смотрите, сам я такой, а играю такого-то.
Кацель эту форму тоже иногда применял, которая, считаю, обогащала театр. А как он, будучи уже режиссером, выстраивал мизансцены! Слава вообще очень любил выразительность, пластические формы. Помню, я был занят у него в спектакле «Касатка». Мирослав Матвеевич очень дотошно подходил к каждому эпизоду. «Сережа, - говорил он мне, - смотри, ты не так сидишь, палец у тебя должен быть вот так, а голова вот так… Это будет выразительнее смотреться».
По мнению Сергея Лычева, Мирослав Матвеевич был очень увлеченным человеком.
- Бывало, приезжал молодой режиссер, который, что скрывать, на две головы ниже Кацеля в плане театрального мастерства, и начинал, что называется, хулиганить, - продолжает Сергей Николаевич. - Ставит «Гамлета», где Мирославу Матвеевичу предложена роль Полония, но абсолютно не такого по пластике, движению и форме, каким должен быть этот персонаж. А Кацель, как мальчишка, верил режиссеру. «Слава, - говорим ему, - он же твоего ногтя не стоит». «Ну как же, - говорил он, - это же режиссер, ему виднее, а вдруг он что-то интересное предложит».
Вот настолько была увлечена внутренняя сущность Мирослава: раз режиссер так считает — надо играть. В работе Кацель вообще был очень терпеливым и дотошным. Любил студентов, у него был свой курс. Много занимался с молодыми актерами, которые приходили работать в театр.
Мечта сыграть Сталина
Когда Кацелю было чуть больше сорока, он окончил Высшие режиссерские курсы при ГИТИСе. По окончании Мирослава Матвеевича, по его признанию, вызывали в министерство и хотели отправить главным режиссером в Брянск или в Белгород. Но он отказался. Потом Кацелю говорили: «Ваше счастье, что вы не член партии, а то приказали бы и все».
Мирослав Матвеевич вернулся в Хабаровск и продолжал работать в театре драмы. Потом Кацелю предложили должность главного режиссера в ТЮЗе. Соглашается, но вскоре понимает, что это, как говорится, не его территория. И вот вновь Мирослав Матвеевич в ставшей для него родной драме. Позднее он становится художественным руководителем театра.
- Слава продолжал и сам играть, и ставил спектакли, - говорит Сергей Лычев. - В конце 1980-х, когда начались «перестройка с перестрелкой», была у нас такая пьеса «Я, бедный Сосо Джугашвили, или Черный человек». В нем Кацель сыграл Сталина, а я — Берию. Считаю, получилось очень даже неплохо. Приезжала московская критика, смотрела и осталась довольна нашей работой.
Кстати, Слава мне говорил, что всегда мечтал сыграть Сталина. Кацель даже чем-то был похож на вождя народа: небольшой грим ему наложили, и вот он, готовый Иосиф Виссарионович. Мирослав был очень хорошим партнером и в этом спектакле дал мне куда больше, чем режиссер. Если Кацель видел, что у его коллеги что-то не получается, он говорил: «Давай разберемся».
Коль мы заговорили о ролях Кацеля, продолжает Лычев, то не могу не отметить его работу в спектакле «Мамаша Кураж». Это немецкая классика, по Брехту. Так вот, там Слава сыграл одного из сыновей Мамаши Кураж, причем… немого. Слов, понятно, у Кацеля не было, но как он выразительно сыграл! За эту роль Мирослав Матвеевич потом во Всесоюзную энциклопедию попал.
Запомнился Слава и в роли Артура Калитина в «Семье Плахова». Это была одна из первых пьес Валерия Александровича Шаврина, которая потом шла примерно в семидесяти театрах СССР. А в спектакле «Премия» Кацель сыграл управляющего трестом Павла Батарцева. Роль социального руководителя нетипичная для него, но Слава и здесь был, как, впрочем, и всегда, убедителен.
«Я молчу —
значит, я умер»
Кацель был очень требователен к себе. Как-то он сказал: «Мне не стыдно за свои пять ролей, которые я сыграл за свою жизнь. Их смело можно показывать и в Москве, и за рубежом. А остальные… Где-то я что-то недоделал, где-то драматургия не дала возможности полностью раскрыться».
- И как актер, и как режиссер Мирослав Матвеевич реализовал себя практически на сто процентов, - считает Сергей Лычев. - Другое дело, если бы бог дал возможность прожить ему больше, Кацель еще что-нибудь стоящее обязательно поставил. Он до конца своих дней был предан любимому делу. Даже когда знал, что ему совсем немного осталось, продолжал работать во благо искусства.
- Он знал, что умрет скоро, - вспоминает ветеран «Тихоокеанской звезды» Александр Чернявский, который на протяжении многих лет дружил с Кацелем. - Но надеялся, что это случится не завтра. За три дня до смерти Мирослав Матвеевич позвонил в редакцию и спросил: «У вас ведь юбилей, восьмидесятилетие газеты? Я немножко написал о своей любимой газете, не могли бы посмотреть». Голос в трубке был привычный, кацелевский — мягкий и ровный баритон.
Помню, он открыл дверь на мой звонок — худой и бледный, с белой щетиной на щеках, в длиннополом полосатом халате. Я взял из рук Мирослава Матвеевича листок, написанный им накануне вечером. Это было его прощание — не только с газетой, со всеми, кто его знал, со своими зрителями. Актер как бы в последний раз выходил на сцену — попрощаться. Мы напечатали это признание в любви, но Кацель его, увы, так и не прочитал. Он ушел из жизни 15 апреля 2000 года в 11 утра, газету принесли после двенадцати…
…«Я молчу — значит, я умер», - так написано на могиле Мирослава Кацеля на хабаровском кладбище. Говорят, что он сам сочинил эти строчки и попросил семью высечь на камне.
Но для многих друзей и поклонников этого удивительного человека Мирослав Матвеевич и сейчас живой. И мемориальная доска с его барельефом, установленная в свое время у входа в Хабаровский краевой театр драмы, лишнее тому подтверждение. Получилось хорошо: Кацель словно из театральной ложи с загадочной улыбкой смотрит на сцену. Мирослав Матвеевич по-прежнему с нами.
Дмитрий ИГОЛИНСКИЙ.

Источник — Тихоокеанская звезда