Последняя жертва

Хабаровский краевой театр драмы представил премьеру спектакля по пьесе Александра Островского.

В конце 80-х годов в Хабаровск приезжал на гастроли Малый театр. Для интеллигенции были организованы встречи с актерами театра – с Руфино Нифонтовой, Виктором Коршуновым и Провом Садовским. Каждый величина, каждый легенда.

Что касается Прова, то фамилия Садовских – сама суть русского театра, огромная часть его истории. На его прадеда Александр Островский ставил пьесы. Именно он познакомил Московское общество с пьесой «Свои люди — сочтёмся», вызвал у молодой части труппы Малого театра интерес к творчеству Островского. В первых 28 постановках пьес Островского в Малом театре прадедом Садовского было исполнено 29 ролей.

Казалось, что появится «звезда звезд» и осчастливит сиянием хабаровчан, а в аудиторию вошел тихонький скромный худощавый пожилой мужчина, похожий скорее на учителя сельской школы, нежели на представителя легендарной театральной династии.

Таковы и пьесы Островского. Неяркие, тонкие, а придашь им балалаечную матрешечность, словно суть вынешь. Там глубина невероятная, и что на дне ни черт, ни Бог не знает, может в этом кроется загадка русской души?

Цыгане

Спектакль «Последняя жертва» по пьесе Александра Островского начинал ставить в прошлом году московский режиссер Александр Ливнев. Видимо, решив придать Александру Островскому некоей зрелищности, если не эстрадности, тем более, что автор заявлял, что это комедия, режиссер захотел заполнить пространство спектакля цыганами – всеми этим юбками, цыганятами, отбивающими чечетку, той самой кабацкой игривостью и свободой, которая большей частью нафантазирована.

Мир купеческий был суров, жесток. Там больше было угрюмого богомолья, нежели цыганской вольницы.

Грянула пандемия, наступил период самоизоляции, театр ушел на самоизоляцию.

Эдуард Ливнев, сославшись на пандемию, отказался от постановки, рекомендовав своего коллегу – режиссера, заслуженного артиста России Никиту Ширяева.

Почти через год работа нал спектаклем продолжилась. Конечно, не с нуля – были готовы декорации и костюмы, было распределение ролей. Ну и были «цыгане».

Нелюбовь

Постановка, несмотря на юбочно-цыганистые танцы, почти конфетные по сладости декорации, включая попугаистые пальмы чтение стихов про дикую страсть, казалась почти аскетичной. «Русский психологический театр!» — скажет консервативный зритель, ожидая обещанную на афише комедию. Однако, комедии положений не было, а была сатира, был тонкий юмор. Некоторых это разочаровало, другие были благодарны за эту русскость на сцене.

Была опасность «задавить» зрителя кирпичами слов, все-таки были написаны пьесы чуть ли не двести лет назад. Сегодня так никто не разговаривает, если вообще мы сегодня можем говорить по-русски. Но длинные предложения в спектакле не утомительны, а даже милы. Зал внимательно слушал, и казалось, что любовался звучащим словом, если это вообще возможно любоваться словом.

«Все понятно! Как хорошо, что нет иносказаний, что не приходится ломать голову, над шарадами!» — скажет консервативный зритель, и будет неправ.

Словно издевка над всей этой конфетностью декораций и костюмами, над всеми этими русскими девчонками и парнями, из всех сил пытающихся изобразить цыганский табор в танцевальном экстазе, над зачитыванием стихов про роковые сериальные страсти, гениальный Островский, который лишил самого главное своих героев – любви, и наполнил их чем-то гаденьким, где даже алчность и любовь к деньгам выглядит не как порок, а так, почти детский проступок.

Режиссер лишь подчеркнул, что в этом мире Островского нет «светлых лучей». Это мир психических зависимостей, мир всяческих «голизмов». Он словно разбивает миф о широте и доброте русской души. Уж если и проглядывает, так нечто мерзкое, подлое. Словно существа сошли со страниц Откровения Иоанна Богослова; существа, именуемые в пророчестве «народом Гога и Магога». Какая ж тут комедия!

Москва купеческая, однако. Как тут не вспомнить Воланда из булгаковского « Мастера и Маргариты: «Люди, как люди! Любят деньги, но ведь это всегда было».

Островский – провидец предопределил болезнь 21 века, которую сегодня называют психической зависимостью. Его «последние жертвы», если и жертвы, так собственной пустоты.

Актеры

Наверное, и почти годовой простой, и смена режиссера пошли на пользу актерам. Тут был и актерский ансамбль, чувствовалась работа над словом и «наполненность». «Верю!» — недоверчиво шептал внутренний зритель, обычно препротивнейшее и язвительное существо.

Островский давался нелегко актерам, да оно и понятно. Все-таки наш русский Шекспир, гений.

— Здесь было стопроцентное сопротивление, — вспоминает Заслуженный артист Хабаровского края Дмитрий Кишко, исполнивший роль Валима Григорьевича Дульчина. – Таких людей, как мой герой объяснить можем, но понять не можем. Умом понимал, что да, есть такие люди, но в себе найти, хоть что-то подходящее не мог. Это был чужой по всем статьям персонаж для меня.

Однако, с помощью режиссера все было преодолено.

Сложности были и у исполнительницы главной роли Анны Чеботаревой. Она рассказала, что очень тяжело давалась эта роль. Она совсем непохожа на героиню. Тяжело было и из-за смены режиссера.

— Мучительно, мучительно я шла к роли. В наше время тяжело ставить Островского. Он весь такой тягучий, не для нашего зрителя. Если вспомнить поставленные ранее спектакли по пьесам этого драматурга, ни одна долго не шла. Он из тех авторов, которых нужно уметь ставить. Это же комедия, а ты думаешь, и в каких местах люди будут смеяться? Настолько нужно тонко подходить к материалу! – рассказала Анна Чеботарева. – Для меня было удивлением то, что люди в зале реагировали на какие-то вещи. А еще у нс спектакль получился долгим. Люди же сегодня не готовы тратить много времени. Чем короче, тем лучше!

Публика была очень внимательна, тонко реагировала. Все-таки, не правы те, которые говорят, что сегодня нужно зрителю только поржать и расслабиться. Хабаровская публика сложна, может быть избалована, но она умна и требовательна.

— Были, которые писали на сайте театра «А где здесь комедия?», но были и те, кто благодарил и писал, что соскучился по таким постановкам.

Антонина Белан в роли Ирины напомнила чем-то Людмилу Гурченко — и обаянием, и органикой, и бесстрашием. Не всякая актриса может позволить себе быть нелепой. Все хотят быть красавицами, все хотя влюблять в себя.

— Мне было очень комфортно на сцене. У Островского написано, что это девушка 25-лет.

— В это время это был возраст ну очень старой девы. Выдавали замуж в 14-16 лет, а 25 – это уже почти все. Все ее сверстницы уже по десятку детей понарожали, а кто-то уже и вдовой был.

— Хотелось сыграть не просто какую-то старую дуру, а хотелось показать, что у нее есть собственный мир, показать характер девушки, которая начиталась каких-то романов. Если отбросить старые костюмы, не обращать внимания на столетия, то история-то очень современная, — уверена Антонина Белан.

— Что ж за страсть такая у русских барышень к подонкам? Что же за традиционная ценность такая?

— Не знаю почему, — сказал Антонина и почему-то засмеялась.

Тут бы поставить точку и написать, что Хабаровский краевой театр драмы эффектно закончил юбилейный 75-й сезон ярким спектаклем, но это будет не совсем правда. Хабаровская драма представила документальный спектакль «Женщины Сергея Есенина, или Любовь хулигана», основанный на реальных событиях. И только после этой постановки театр взял паузу, чтобы в новом сезоне удивлять и радовать самую лучшую в мире хабаровскую публику.

Юрий Вязанкин

Вото взяты с сайта Хабаровского краевого театра драмы